– И я люблю тебя, ты же знаешь!.. Люблю так, что потерял голову.

Подобное заявление заслуживало вознаграждения, и он получил его от Агнес через час.

Как только ее коляска въехала во двор дома Аннеброна, Агнес поняла, что ошибалась, надеясь, что ее визит пройдёт незамеченым: около каждого дома был кто-нибудь, кто подметал перед дверью, кто протирал форточку. Даже в замке Дюресю горничные вовсю готовились к предстоящему приезду своих хозяев Буайер де Шуази. Можно подумать, что все люди из округи ждали Агнес! Наверное, тут не последнюю роль сыграл длинный язык Сидони Пуэншеваль… Вероятно, все они вообразили, что она приехала просить прощения, но это не имело никакого значения: зеркала в Тринадцати Ветрах убедили ее в том, что в ее облике нет ничего, что могло бы дать повод думать, что она раскаивается: шелковое платье в серую и розовую полоску и шляпа, украшенная лентами и цветами, которая отбрасывала нежную тень на ее прекрасное лицо.

Потантен ждал ее у крыльца. Помогая Агнес выходить из коляски, он широко улыбнулся ей от всего сердца:

– Какое счастье, мадам Агнес, видеть вас здесь!

– Я тоже рада, мой друг…

С достоинством главного церемониймейстера, сопровождающего королеву, он провел ее в дом, где Сидони опустилась в глубоком реверансе, приветствуя гостью, а потом он так же величественно подвел ее к комнате Гийома. Пьера Аннеброна нигде не было видно… Скромный по природе, и к тому же совершенно не желая присутствовать при встречи и примирении двух супругов, он предпочел оставаться в своем рабочем кабинете до конца их свидания.

Не говоря ни слова, Потантен открыл дверь и склонился в полупоклоне, держась за ручку двери, готовясь закрыть ее, как только Агнес войдет. Она вошла и оказалась лицом к лицу с Гийомом. Оба были сконфужены и удивлены: ее память хранила его изможденным и умирающим, он же вспоминал о ней как о фурии, с лицом, искаженным от гнева. Гийом первым пришел в себя:

– Оказывается, я уже позабыл, до какой степени вы можете быть прекрасны! Возможно, это связано с повседневной жизнью: впечатления меркнут от частого повторения. Представьте себе, мои сожаления стали сильнее. – Я возвращаю вам комплимент, Гийом. Для человека, который чуть не отправился на тот свет, вы выглядите неплохо и удивительно похожи на того, каким вы были раньше. Может быть, только менее оживленный. – Плохая копия… наполовину инвалид! Но были бы вы здесь, если бы случилось иначе? Ваше присутствие бесконечно приятно мне… Не хотите ли подойти поближе? Движением руки он предложил ей стул у изголовья кровати, но жест был рассчитан на большее. Агнес поняла его правильно: скинув накидку из розового шелка, она приблизилась и вложила свою ладонь в его протянутую руку. Прикосновение вызвало у нее озноб, и это напугало ее. Все пошло совсем не так, как себе вообразила Агнес. Она приготовилась играть роль ангела, готового прийти на помощь, великодушной доброй феи, намеревающейся оказать благодеяние – из жалости и сострадания согласиться простить несчастного калеку, а вместо этого она обнаружила, что испытываемые ею чувства очень похожи на те, которые овладели ею в первую их встречу. Лишившись ног, этот дьявол остался таким же притягательным, как и раньше! Может быть, даже в еще большей степени! Его коротко подстриженные вьющиеся волосы, жесткие, как конская грива, прекрасно сочетались с округлившимся лицом, кожа которого вновь приняла свой обычный оттенок меди и бронзового загара.

Почувствовав, что почва уходит из-под ног, она попыталась осторожно выдернуть свою руку, но Гийом крепко ее держал.

– Агнес!.. В письме я просил вашего прощения. Вы приехали, чтобы меня простить?

– Иначе меня бы здесь не было. Кроме того… я тоже хотела просить вас…

– Не говорите больше ничего!.. В противном случае мы никогда не закончим, – прервал он ее, улыбнувшись, потом вдруг серьезно спросил: – Хотите ли вы, чтобы мы попытались вместе заново построить наш брак? Мне кажется, что если мы запасемся терпением… и нежностью, то сможем этого добиться…

Неожиданно туман прекрасных чувств, который окутал молодую женщину, рассеялся. Снова ревность проснулась в ней, и она бросила раздраженно:

– Терпением? Нежностью? Какой пылкий брак мы собираемся воссоздать?.. У вас короткая память, Гийом, или же слово «любовь» вас пугает, когда речь идет обо мне?

– Верите вы или нет, но я никогда не переставал любить вас, – тихо ответил помрачневший Гийом. – Вы и дети уже давно стали частью меня.

– Но ведь это другой вы отдали то, что, я полагала, должно принадлежать только мне. Теперь не говорите, что вы любите меня!

Устало вздохнув, Тремэн отпустил ее руку и отвернулся:

– Вы можете верить или не верить в это, но у меня нет другого средства убедить вас. Я только добавлю, что дама, о которой вы говорите, уехала…

– Я знаю!

– Вам в самом деле многое известно! Как бы то ни было, я не буду пытаться ее разыскать! Даю вам слово!

– А если она захочет вас разыскать? Вы забыли, что у нее от вас ребенок?

– Я не отрекаюсь от него. Если ему нужна будет моя помощь, я сделаю все, что могу. И не требуйте от меня большего! – вздохнул Гийом, терпение которого начинало таять. – Вы должны удовлетвориться моим обещанием больше никогда не встречаться с его матерью…

Увидев недовольное лицо своей жены, он сделал усилие над собой, чтобы сдержать гнев:

– Все это, право, смешно, Агнес! Хотите вы спрятать саблю в ножны – да или нет? Хотите ли оказать мне хоть немного доверия, которое я всегда питал к вам?

– А если я не захочу?

– В таком случае вы будете все-таки вынуждены терпеть мое присутствие. Тринадцать Ветров – мой дом! Я хочу ту-

да вернуться. В письме я просил у вас прощения, но не позволения. От вас зависит, будем ли мы жить там как супруги, почитающие друг друга. И отныне я буду верен вам так же, как и вы мне… Вам решать!

Яркий румянец медленно покрыл щеки Агнес. Под повелительным взглядом своего супруга, отведя глаза, трясущимися губами она пролепетала:

– Возвращайтесь, когда хотите!.. Вы будете желанны!..

Сказав это, Агнес неожиданно разрыдалась и выбежала из комнаты, чуть не сбив с ног Пьера Аннеброна, который, не в силах дольше противиться любопытству, собирался как раз постучать в дверь. Он хотел пойти вслед за ней, но она уже вскочила в свою коляску, едва только Потантен успел опустить ей ступеньку. Именно он и услышал ее последние слова:

– Завтра принесете мне распоряжения от своего хозяина, Потантен! А в четверг я пришлю карету, чтобы забрать его отсюда…

Сказать, что данное слово ничего не стоило Гийому, – значит допустить серьезную ошибку. Может быть, он никогда так сильно не любил Мари-Дус, как в тот момент, когда отказывался от нее. Но прошло уже то время, когда он мог позволить себе не слушать никого, кроме своей эгоистической страсти. Всю оставшуюся в нем энергию и силы он должен был сосредоточить теперь на тех трех существах, из которых состояла его семья, а также на милом доме, построенном для них. Этот дом был похож на плывущий корабль, сопротивляющийся черным тучам и суровым ветрам в грозную непогоду, а он, его капитан, должен быть на капитанском мостике, даже если до конца своих дней ему придется страдать и сожалеть о любви, которая больше не имеет права на существование.

Похороны ее были мучительны! Тем не менее печаль его рассеялась, когда карета, на которой он возвращался, остановилась у парадного крыльца Тринадцати Ветров и он услыхал детский возглас:

– Папа!.. Мой папа!

Перепрыгивая через ступеньки, малышка Элизабет – нежный комочек из белого шелка и пышных локонов – ринулась в приоткрывшуюся дверцу кареты и бросилась к Гийому, которого еще не успели опустить на носилки. Она обняла его голову своими ручками и прижалась к его лицу своим личиком, мокрым, как цветок от росы:

– Мой дорогой папа!.. Я прекрасно знала, что ты обязательно к нам вернешься!.. Теперь мы будем так счастливы!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

РЕБЕНОК, ПРИШЕДШИЙ ИЗДАЛЕКА

с конца 1791 по 1794

Глава X

ТАЙНЫЕ МЫСЛИ ЖОЗЕФА ЭНГУЛЯ

Для Тринадцати Ветров наконец наступили времена, когда вернулся хозяин, правда, искалеченный. Вопреки стараниям Потантена, Клеманс, Доге и других, которые честно старались выполнять свои обязанности, чувствовалось отсутствие единой власти, которая объединяла их всех. Агнес, охваченная безумной ревностью, и особенно под влиянием Адель, совершенно не заботилась о доме, более того, отдав бразды правления своей новоявленной фаворитке, она как бы позволила распространить повсюду атмосферу недовольства и раздражения. К тому же лишенная веселья, буйных игр и радостных забав Элизабет, эта атмосфера в доме медленно сгущалась и, наконец, стала просто невыносимой.